ГРЭМ ГРИН - Большой художник и необыкновенный человек - Статья №2
Грэм Грин сегодня один из крупнейших
писателей всего западного мира. В литературе Великобритании он занимает особо* место. Автор романов и новелл, эссе и книги мемуаров, он, несмотря на свой возраст (4 октября 1984 года ему исполнилось 80), весьма активен в многогранной общественной деятельности и в поездках (путешествиями их не назовешь) по различным страпам и континентам — преимущественно Азии т Африки, Латинской и Центральной Америки.
Совсем недавно Грин, живущий ж настоящее время на юге Франции в Антибах, сам вступил а борьбу, притом такую, которая не только ежедневно, но почти ежечасно грозит ему смертью! встав на защигу ни в чем не повинного человека, он начал поединок о мафией — этой страшной а до сих пор мощной организацией, не знающей никаких законов, кроме закона произвола и насилия.
Жизнь Грина уже со школьных лет сложилась непросто и необычно. Сын директора школы, человека образованного и широких взглядов, Грин мальчиком убежал из дома и из школы, где его тяготили режим, грубость и пошлость сверстников и отсутствие личной свободы. Очень рано он узнал, что такое депрессия, и не-еколько раз был на грани самоубийства, хотя в семье его окружали заботой и вниманием.
Поездки в разные страны мира — а они характерны для Грива в зрелые годы — имели в своей основе все ту же рано пробудившуюся неудовлетворенность и ощущение тревожного ожидания. И Грин едет преимущественно туда, где вспыхивают восстания, разгораются мятежи: то он в Кении, где происходит восстание «May-May», то в Мексике, сотрясаемой революционными прено страны Латинской Америки, где борьба носит наиболее ожесточенный характер. [ См. книги «Пути спасения» (1982), «Мое знакомство с генералом» (1984).]
«Писание,—заметил Грин в предисловии к сборнику своих рассказов, вышедшему в 1972 году,— форма терапии. Иногда я удивляюсь тому, что те, что не пишут, не сочиняют музыки и не создают картин, не впадают в безумие от меланхолии и панического ужаса, который вытекает из условий человеческого сущест-вования».
Хотя, по словам самого Грина, в 1920-х годах настроения его были «очень левыми», он в 1926 году принял католичество, причем даже тогда говорил, что не верит в существование бога. Совсем недавно в личном письме автору этих строк Грин не без горьковатой иронии сказал о принятии им католичества: «Чем ближе смерть, тем меньше волнует меня вопрос об истинности веры. Остается совсем немного до наступления либо полного озарения, либо полной тьмы». Не следует преувеличивать влияние католических убеждений на творчество писателя — его книги на каждом шагу полемизируют с догматами католицизма, а подчас в опровергают их; однако не учитывать связи между миропониманием и художественным творчеством у Грина тоже нельзя. В одном интервью он весьма красноречиво поставил все на свои места: «Я не католический писатель, а пишущий католик». Это говорит само за себя.
Грин начал писать в 1920-х годах. К тому времени, когда был разгромлен фашизм, он уже считался автором с европейским именем. Его первый роман «Человек внутри» вышел в 1929 году. Среди романов, написанных до второй мировой войны, отметим такие значительные произведения, как «Меня создала Англия» (1935), «Брайтонский леденец» (1938), «Сила и слава» (1940), в которых сформировалось и отлилось в свою окончательную форму его мастерство. После войны увидели свет получившие большой резонанс романы «Тихий американец» (1955), «Ценой потери» (1961) и «Комедианты» (1966). В 70—80-х годах выделяются «Почетный консул» (1973), «Фактор человеческий» (1978), «Доктор Фишер из Женевы, или Ужин с бомбой» (1980). [ Сам Грин делит свои романы на «серьезные» и «развлекательные» (entertainment). Но, по существу, книги его едины, и подобное деление более чем условно. В «серьезных» романах обычно присутствуют элементы детектива и напряженный сюжет («Меня создала Англия»), а в основе «развлекательных» («Поезд идет в Стамбул» (1932), «Доверенное лицо» (1939) лежит серьезный замысел.
]
Все, написанное Грином,— от первого романа «Человек внутри» до последнего «Монсеньер Кихот» (1982) —объединяют боль за человека и неизбывное ощущение одиночества. Мир, изображенный писателем, мрачен: он рисует людей отчаявшихся, сбившихся с пути, иногда в силу душевной опустошенности дошедших до глубокого морального падения. Перед ними раскрывается бездна непреодолимого одиночества. Таковы молодой контрабандист Эндрьюз из первой книги, герой романа «Доверенное лицо» Д., Фаррант, главный персонаж романа «Меня создала Англия». Не менее одиноки Пларр («Почетный консул») и, тем более, Касл до романа «Фактор человеческий». Одинок, наконец, и Джонс в «Докторе Фишере из Женевы».
Люди для Грина обречены на скитания, и не случайно в очень многих его романах повторяется образ пустыни, символически передающий смысл человеческого существования. Его герои «ищут в пустыне одни и те же следы воды, но всегда в одиночку». Решительно -все романы Грина пронизаны щемящей болью, и эта боль тем острей, чем пристальней автор всматривается в глубочайшие страдания многих людей, но не может постигнуть их источник. Большой художник, Грин рисует картины насилия и преступлений, но в книгах его ощущается тоска о человеке, который хотел бы быть чистым и честным, до не может в силу ряда непреодолимых препятствий.
Уже в своих ранних романах (30-е — начало 40-х годов) Грин не мирился с существующим в мире злом, хотя и не находил ни путей его уничтожения, ни даже верного объяснения его причин. Не соглашаясь с отдельными англо-американскими критиками, которые в свое время были готовы причислить Грина к модернистам, следует заметить, что он в своем искусстве категорически отвергает представление модернистов о человеке-звере. Отличие Грина от модернистов прежде всего в том, что он проявляет глубокое сострадание к человеку, многократно при этом подчеркивая, что его сострадание не имеет ничего общего с жалостью: «Compassion not pity»,— повторял он в различных интервью и статьях, говоря о своем отношении к человеку. Жалость он всегда считал недостойной человека, унижающей его достоинство. И уже в ранних произведениях Грина нет героев, порочных от природы. Всегда находятся обстоятельства, объясняющие причины преступлений, ими совершенных, или готовности к ним. Мы видим это в романе «Меня создала Англия», увидим и в «Комедиантах», написанных тридцать лет спустя
(Джонс).
«Темные герои» Грина всегда изображаются так, что становится очевидным, как человек оказывается жестоким и преступным (проявляя свои «темные» стороны) в силу бесчеловечных и жестоких условий своего существования, делающих представления о добре и зле относительными (Пинки в «Брайтонском леденце»). В интервью Ф. Тойнби еще в сентябре 1957 года Грин сказал: «Мне, по правде говоря, трудно поверить в грех. И больше всего меня интересует возможность отыскать человеческое начало в человеке, как будто проявляющем наибольшую бесчеловечность». В центре внимания Грина-художника всегда стояли проблемы морали. Его волновал вопрос, что вправе и что не вправе делать человек, ответственный не только перед самим собой и своей совестью, но и перед людьми вообще, перед целым народом. Писателя, живущего в бурную эпоху огромных исторических сдвигов и перемен, эти проблемы не могли не толкнуть на решение проблем социальных и политических. Именно в этом направлении и пошло развитие Грина-художника от «Человека внутри» к «Комедиантам» и «Доктору Фишеру из Женевы» (т. е. от 1929 до 1980 года). Характерно и другое: во всех книгах Грина стоял вопрос об ответственности писателя за судьбу человека. Убедившись в том, что зло, существующее в мире, неисправимо, как и одиночество, он не впадал в то отчаяние, которое характеризует модернистов. Он убежден в том, что, даже считая зло неистребимым, человек не может, не должен стоять в стороне от страданий окружающих, оставаться к ним равнодушным и пассивным.
Одной из наиболее типичных для метода Грина черт всегда остается парадокс. Возникает он из парадоксальности миропонимания Грина, из разительных противоречий этого миропонимания. Верные сыны церкви оказываются бандитами, а подонки общества осуществляют миссию справедливости. Нарушители законов церкви («грешники») на деле выступают подлинными гуманистами, в то время как ревнители веры оказываются бездушными эгоистами... Парадокс в книгах Грина выражает представление писателя о мнимости тех ценностей, которые обычно считают незыблемыми.
Парадоксальность в большинстве романов и новелл Грина звучит даже в некоторых определениях, метафорах, высказываниях • героев. Так, Грин пишет: «Из двух сердец одно всегда теплое, другое всегда холодное. Холодное сердце дороже алмазов, теплое не имеет цены, и его выбрасывают». Сострадание Грина вытекает из его философской концепции, и Грин поясняет: «Любить человека почти так, как его любит бог, зная о нем самое худшее» («Суть дела»).
Мировосприятие Грина очень рано обнаружило глубочайший пессимизм. И в то же время в нем сочеталась большая любовь к человеку, тревога и боль за него. Если в основу этого отношения к людям и ложилась мрачная философия, то лишь потому, что Грин не видел, на каких путях можно было повести их к свету и освобождению.
Впрочем, образы, созданные Грином уже в ранних его книгах, начали опровергать философию создавшего их автора. Заглядывая а глубины человеческой психологии и показывая всю ее сложность, раздумывая над природой человека (а это Грин делает во всех своих книгах без исключения), замечательный художник объективно приходил к изображению ущербности современной капиталистической цивилизации и порожденной ею опустошенности и обездоленности людей. И опять-таки объективно он во всем, что когда-либо писал, шел много дальше того, о чем, казалось, говорили его творения.
Среди исследователей творчества Грина бытует мнение, что в произведениях этого писателя от первого его романа и до тех, что пишутся сегодня, ничего не меняется, что искусство его не претерпевает эволюции. Мнение это ошибочно, что нетрудно увидеть, сравнив книги, написанные Грином в 30-е годы, с теми, что писались в 70-х — начале 80-х годов. Оставалась, действительно, одна доминанта, позволяющая узнать почерк, специфику его мировосприятия, получающего отражение в создаваемых писателем образах, но менялись сюжеты и тематика, менялось внимание к большим проблемам общественной и политической жизни, хотя и сочетаемым с изображением одиноких и опустошенных людей, либо погибающих, либо влачащих печальное существование, куда бы ни заносила их судьба. Вместе с тем, нетрудно убедиться в том, что Грин уже в самых ранних своих творениях встал на путь реализма.
О реализме метода Грина красноречиво говорит один из его лучших ранних романов «Меня создала Англия». Здесь с большой силой правды показана изнанка большого бизнеса в 30-х годах нашего столетия и блестяще решены характеры крупного дельца и финансиста Крога — шведского спичечного короля — и его телохранителя Энтони Фарраята, убитого одним из преданных Крогу слуг по подозрению в предательстве интересов патрона. В книге показана моральная опустошенность как одного, так и другого — человека, диктующего условия и обладающего огромным капиталом, и молодого авантюриста, не имеющего за душой ничего, кроме галстука привилегированной школы (в которой он никогда не учился) и протекции сестры — любовницы Крога, без которой он не мог бы получить сомнительную должность телохранителя всесильного богача... Как Крог, тан и Фаррант — «темные герои», и как тот, так и другой глубоко в последнем счете одиноки. Фаррант, торгующий своей совестью, будучи бездомным скитальцем и авантюристом, и Крог — бывший рабочий, человек малокультурный и неуверенный в себе, в чем-то сближаются: оба персонажа давно потеряли совесть — как Фаррант, но всегда убедительно играющий роль отпрыска аристократического семейства, так и Крог, несмотря на сказочное богатство неизменно встревоженный и подозревающий всех в кознях и предательстве.
В основе романа типичный для Грина мотив обреченности людей на одиночество, но все структуры книги говорят о реализму созданной картины. Многое в романе идет от классического английского реализма, более того, напоминает один из пластов знаменитого романа Диккенса «Крошка Доррит», хотя в своих мемуарах «Потерянное детство» Грин опровергает свою связь с искусством Диккенса. Манера Грина выдает реалиста нового склада. Когда мистер Крог одергивает своего швейцара, недостаточно лестно отозвавшегося о скульпторе, создавшем группу во дворе дома Крога,— как можно критиковать прославленного мастера Швеции! — Крог не может вспомнить фамилии знаменитости и отсылает швейцара за информацией к своей любовнице Кейт Фаррант. Когда престиж требует от Крога посещения премьер в театре, он скупает билеты в кресла, окружающие его в одном из первых рядов, дабы не соснуть и ненароком не всхрапнуть во время действия. Лаконизм, сдержанность, отсутствие излишней детализации определяют приемы психологической характеристики, свойственной мастеру реализма нового типа.
Каковы бы ни были настроения Грина в молодости, он уже в ранних книгах высказывался по тем вопросам, которые перед второй мировой войной, в годы всеобщего кризиса волновали передовых людей мира. Он уже тогда не был равнодушен к происходившему вокруг него, но суждения его были глубоко противоречивыми, отражая борьбу, происходившую в сознании этого большого и честного художника. Философия жизни автора здесь сформулирована в образе паука, живущего в закрытом стакане: свобода человека иллюзорна, говорит этот образ, судьба человека, как и этого паука, предопределена, и он не может ее преодолеть и изменить, Однако даже в этом романе нет оснований относить Грина к художникам, опирающимся на пессимистические идеи слепого фатализма. Фаррант — этот морально опустошенный авантюрист — не выдерживает своей роли безропотного телохранителя короля большого бизнеса и во время рабочих волнений пропускает сына вожака рабочих к боссу, за что его и «убирает» преданный Крогу сторожевой пес.
Мотивы социального критицизма появились в творчестве Грина уже в 30-е годы, как показывают такие романы, как «Поезд идет в Стамбул», «Это поле боя» (1934), «Меня создала Англия», «Доверенное лицо» или «Ведомство страха» (1943). Движение Грина в эти годы шло очень отчетливо «влево». В «Ведомстве страха» сильно прозвучала ненависть Грина к фашизму, ощущалось понимание им социальных причин чудовищных преступлений того страшного времени.
В послевоенные годы социальный и политический критицизм в творчестве Грина углубился. Наступил второй этап в сложном творческом развитии писателя. Чем сложней становилась международная обстановка, тем больше выявлялись противоречия в миропонимании Грина: Но, с другой стороны, тем однозначней проступала его позиция в отношении всех проявлений реакции и насилия в мире. Политические симпатии Грина в 1950-х годах не могут вызвать сомнения — они очевидны, притом не только и не столько в его высказываниях, сколько в его книгах. Борющийся против колонизаторов Индокитай в «Тихом американце», страшный режим Папы Дока на Гаити в «Комедиантах», диктатура Стресснера в Парагвае в «Почетном консуле». Впрочем, страны, борющиеся за свою независимость в Латинской Америке, выступают уже в «Силе и славе» и «Нашем человеке в Гаване» (1958). Общественная позиция Грина определилась еще тогда, когда в его романах не ставились прямо вопросы социальной и политической борьбы. Он всегда был на стороне угнетенных, одиноких и страдающих: «Человек внутри» уже содержал мотивы, развитые позже в «Комедиантах».
На протяжении всей своей долгой жизни и большого творческого пути Грин сначала ощупью, потом все более решительно шел от изображения скрытых мотивов поведения людей, диалектики того или другого характера к отражению сложных связей, которые складываются в обществе. От изображения моральных проблем отдельной личности он шел к изображению моральной ответственности личности перед народом и народами. При этом чувство ответственности — отличительная черта Грина — автора названных произведений его зрелой поры.
На переломе двух этапов вышла известная книга Грина «Суть дела». Социальные мотивы в ней очень сильны, но еще больше — мотивы философские и объективно антикатолические. Это не только одна из наиболее сильных вещей писателя, но роман чрезвычайно показательный для искусства Грина и его мировосприятия.
Католические принципы выступают здесь как сила, препятствующая человеческому счастью, подавляющая в людях лучшие побуждения и, что особенно интересно, как сила, в конечном счете враждебная человеку. Роман ставит характерные для Грина вопросы о цели поступков, смысле жизни и, главное, о праве человека брать на себя ответственность за судьбы других людей. Действие происходит в одной из английских колоний в Африке во время второй мировой войны. Центральная фигура — полицейский комиссар, прозванный за его неподкупность «Скоби Справедливый». Несмотря на свою честность и порядочность, Скоби, однако, приходит к катастрофе, в результате которой кончает самоубийством, тщательно скрытым от окружающих и, в частности, от тех, кого он считает наиболее близкими — жены Луизы и любовницы Элен. Скоби запутывается в личных и служебных делах, причем на сделку с совестью, на которую идет вопреки своей строжайшей порядочности, его толкает забота о счастье и благополучии жены, которую он давно не любит, но жалеет, снисходя к ее желанию хоть ненадолго вырваться из колонии на родину.
Внутренний конфликт Скоби много сложней и многозначительней, чем кажется поначалу. Противоречив между католической догмой (от которой он не хотел бы отступать) и велениями собственной совести и сердца оказываются для Скоби неразрешимым. Не справившись с внутренним конфликтом, Скоби ищет выход в том, что церковь полагает смертным грехом.
На чьей стороне автор, раскрывает ход событий в романе. Грин убедительно показывает, насколько бесчеловечна и фальшива мертвая догма, которой следуют фальшивые и мерт-ные духом люди (Луиза), и насколько прекрасен душевный мир Скоби, нарушившего догму ради благополучия живого человека.
Грин-католик должен был бы сказать, что ни один человек не в праве брать на себя устройство чужого счастья, так как оно в руках всевышнего, но каждая строчка книги говорит противоположное. Портрет правоверной католички Луизы решен в духа чрезвычайно горькой иронии. Но читающий ощущает, что ирония автора направлена дальше — на то, во что верит Луиза,— на ее глубоко эгоистический кодекс морали. У Луизы, педантичной в исполнении буквы церковного канона, холодное и черствое сердце. В то время, как Скоби проникается все более мучительным чувством ответственности за душевное состояние жены, чем меньше он ее любит, Луиза, напротив, ничем не хочет поступиться ради Скоби, с которым прожила много лет и который ради нее пожертвовал своим коренным принципом: он — неподкупный — принял взятку, чтобы отправить Луизу на родину. Не менее горька ирония и в трактовке образа Элен — любовницы Скоби. После смерти Скоби Элен быстро находит незамысловатое «утешение», в то время как он ради нее решился пожертвовать «вечным блаженством», солгав на исповеди. Но наиболее глубокой становится ирония Грина в финале, в сцене диалога Луизы и старого священника Ранка.
Читатель ожидает увидеть в Ранке официального носителя католической ортодоксии, но встречает в нем человечность. Все высказывания священника, в которых явственно слышится голос самого Грина, позволяют усомниться в том, сохранил ли старик, видевший грязную изнанку многих человеческих поступков и побуждений, остатки уважения к тем принципам, которым призван служить. Нигде ирония Грина не задевает с такой силой и католические догмы, и его собственные религиозные воззрения, как именно здесь.
Диалог Ранка и Луизы — грустная насмешка, которая показывает бессмысленность тяжелой душевной борьбы, которую пришлось пережить Скоби, несостоятельность его жертв, ненужность его трагической смерти. Финал этот как бы подтверждает сказанное Грином в начале книги: с нескрываемым сарказмом говорит там автор о полной очевидности невмешательства небес в дела, происходящие на земле.
В 1955 году печать заговорила о силе обличения американского империализма в образе «тихого» молодого американца Пайла. Роман «Тихий американец» восприняли как выражение перелома в творческом развитии Грина. Но появление этого политически острого реалистического романа было подготовлено всей предыдущей художественной практикой Грина, прежде всего книгой «Суть дела». Католическая проблематика в «Тихом американце» сходит почти на нет. Роман, весь построенный на парадоксах, беспощадно разоблачает гуманность на словах и нечеловеческую жестокость на деле учеников американских «цивилизованных» университетов и объективно говорит об отношении писателя к гуманизму «по-американски».
В 1958 году вышел роман Грина «Наш человек в Гаване». Хотя Грин назвал книгу «занимательным чтением», однако перед нами острый памфлет. Интрига здесь, как и в большинстве «развлекательных» романов, построена по образцу произведений детективного жанра. Центральное место в сюжете занимает разоблачение тупости и никчемности британской разведки, фабрикующей дела и строящей свои открытия на вымышленных и дутых показаниях оплачиваемых шпионов, которые действуют в разных концах света. Но главная тема романа таится в том фоне, на котором развертывается смешная, на первый взгляд, история главного героя — Уормолда, скромного служащего фирмы, торгующей пылесосами, ставшего помимо своей воли агентом британской разведки. События развертываются на Кубе в период, предшествующий падению режима Батисты. Грин рисует картину жизни страны — нищету, полицейский произвол, наэлектризованность атмосферы накануне неизбежных перемен, верно угаданных автором.
«Наш человек в Гаване» — сатирическое преувеличение. Сати-рическая трактовка образов здесь часто переходит в гротеск, а местами граничит с буффонадой. Но в книге серьезный политический смысл. Подготовка новой мировой войны, выгодной лишь для тех, кто живет по законам капиталистической конкуренции, трактуется как бредовый кошмар. Новое, наметившееся в творчестве Грина уже в «Тихом американце», здесь еще более ощутимо и очевидно. Это новое прежде всего сказалось в перемещении конфликта из сферы личных отношений в сферу отношений обще-ственных и политических. В романе, как и в других, есть и шпионы, и предатели, и убийства, и насилие, но интонация книги иная, чем прежде у Грина Деятельность «темных» героев обращена в буффонаду, а сами «темные» герои фигурируют в чудовищном фарсе.
Кульминационный момент произведения — обвинительная речь Уормолда на банкете. Прозревший Уормолд, говорящий о причинах, породивших истребительные, империалистические войны, перестает восприниматься лишь как один из персонажей фарса.
Гибнет замечательный человек — доктор Хассельбахер, гуманист, посвятивший свою жизнь научным изысканиям ради блага человека. К очень горьким итогам приходит Беатриса, потерявшая веру во что бы то ни было. «Они постарались разрушить нашу веру до основания. Даже веру в безверие. Я уже не могу верить ни во что больше, чем мой дом, ни во что более абстрактное, чем человек...»
Парадоксальная развязка романа (Уормодд получает награду за свою шпионскую деятельность тогда, когда обман уже раскрыт) позволяет читателю сделать любой вывод. Очень резкий в своей критике, Грин не готов идти дальше. Роман обрывается как бы на полпути. Негативное в книге во много раз сильнее, чем позитивное. Острая, яркая сатирическая трактовка образов определяет достоинства книги, в которой нет никаких конструктивных, что-либо утверждающих мотивов.
В 1966 году вышел один из наиболее сильных в художественном отношении и смело обличительных романов Грина «Комедианты», говорящий о сдвигах в идейной эволюции автора.
В интервью известному критику Джону Лэмберту Грин сказал по поводу этого романа: «Я несколько изменил позиции в политике... В середине 30-х годов, хотя я уже тогда был католиком, я стоял довольно далеко от центра, на левом фланге...» Признав отступление с этих позиций в послевоенные годы, Грин подчеркнул: «Теперь... я вернулся назад на те же позиции, которые занимал, будучи молодым», и добавил: «Я не могу себе представить сегодня, как Восток может найти самовыраже-
ние помимо коммунизма. Или какого-то сочетания коммунизма и христианства».
Название романа иносказательно и песет обычный у Грина иронический подтекст. Небольшой голландский корабль «Медея» идет из Филадельфии на Гаити, и на нем среди немногочисленных пассажиров плывут Браун, Смит и Джонс, «фамилии безличные и взаимозаменяемые, как маски комедиантов». Браун, от имени которого идет повествование,— состоятельный человек с биографией авантюриста, Джонс — тоже авантюрист, выдающий себя за героя окончившейся войны; Смит — пожилой американец, выдвигавший когда-то свою кандидатуру на пост президента США,— смешноватый, но безобидный чудак-вегетарианец.
На Гаити царит разнузданный террор, направляемый президентом Дювалье, по прозвищу Папа Док. С острова бегут почти все европейцы, и Браун, усталый скептик, плывущий на Гаити, чтобы спасти остатки своего состояния, обращается мыслью к богу, выражая философию самого Грина: «Теперь, когда жизнь моя была на исходе, только чувство юмора помогало мне верить в него изредка. Жизнь — это комедия, а не трагедия, к которой меня готовили, и я подозревал, что некий всевластный шутник завладел всеми нами, кто едет на этом пароходе с греческим названием... и теперь влечет всех нас к кульминационной точке комедии».
Повторяя одни и те же афоризмы, одни и те же затертые истины, Браун (а за ним стоит Грин) приходит к выводу, что существование человека очень грустная комедия, и от этого как будто никуда не спрячешься.
Противоречивость романа — обычная у Грина — на этот раз заключается в том, что, пронизанная скепсисом, книга зовет (в своем финале) если не к прямому политическому действию против Папы Дока и его режима, то, во всяком случае, к идейной принципиальности. Если в романе и есть положительный герой (Браун таковым не является), то это коммунист, врач по профессии доктор Мажио.
Время действия —1965 год, период, когда в отношении США к марионеточному диктатору на Гаити наступило временное охлаждение после восстания в Санто-Доминго. Браун возвращается в «республику кошмара», в Порт-о-Пренс, из привязанности к женщине и желания вернуть себе гостиницу. В отсталой и нищей стране хозяйничают головорезы в черных очках (тонтон-маку-ты) — слуги и приспешники Дювалье. Люди в столице убивают себя, чтобы не быть убитыми, причем их даже мертвых не оставляют в покое — тан, труп умершего министра всеобщего благосостояния Филипс похищают во время похорон. Народ вапуган и задавлен, и лишь немногие патриоты действуют против режима кошмара на положении партизан, но они лишены оружия, опыта и руководства. Все это написано Грином с предельной сдержанностью, что придает рассказу особую силу.
Верный себе и своему парадоксальному методу, Грин показывает, как героические роли начинают играть трусы (Джонс). Перестав играть в борца, он становится борцом настоящим и погибает в горах, участвуя в сопротивлении. Вынужден искать убежище в горах, а затем перейти границу Санто-Доминго Браун, так как дорога в Порт-о-Пренс ему закрыта выследившими его тонтон-макутами. Потеряв все свое состояние, он получает по протекции Смита работу гробовщика.
В романе как бы две противоречащие друг другу структуры. В рамках одной из них действуют «комедианты» и все парадоксально, звучит гриновский усталый скепсис. Другой план нов, и он наиболее драматичен в книге. Здесь главная фигура — коммунист Мажио, на книжной полке которого стоит «Капитал» Маркса. Образ черного врача — вдохновителя левых сил на Гаити — интересен и в другом отношении. Взгляды, изложенные в письме, написанном Мажио в последние минуты жизни, когда он знает, что за ним придут и его ожидают пытка и смерть, практически выражают взгляды самого Грина: «...Коммунизм, друг мой, это нечто большее, чем Марксизм, так же как Католицизм — нечто большее, чем Римская Курия,— не забывайте, ведь по рождению я католик. В мире помимо politique существует и mistigue. Мы гуманисты, мы с Вами».
Браун, получив письмо Мажио, размышляет над тем, что он уже не способен на активные действия и, вспоминая своих католических наставников, приходит к выводу: «Они внушали мне, мальчику, что доказательством веры служит готовность человека умереть за нее. Так думал и доктор Мажио».
Лучшие страницы книги не те, где философствует гробовщик . Браун. Лучшие страницы те, на которых описывается режим Дю-валье и мужество тех, кто перед лицом неминуемой гибели оказывал ему сопротивление, как Мажио.
«Комедианты» — типично «гриновский» роман. В основе его сюжета лежат парадоксы: парадоксальны судьбы главных героев, парадоксальны многие ситуации и эпизоды в книге. В то же время это произведение характерно именно для зрелой поры творчества писателя — это роман социально-политический по жанру, хотя психологическое исследование, как всегда у Грина, в нем не менее подчеркнуто, чем во всех предыдущих произведениях.
Написанные после 1966 года книги Грина «Почетный консул» и «Фактор человеческий», в которых социальная проблематика занимает большое место, не определили, однако, нового этапа в эволюции художника. О новом этапе можно говорить лишь на основании небольшой книги, вышедшей в 1980 году,— «Доктор Фишер из Женевы, или Ужин с бомбой».
Аллегория призвана усилить и подчеркнуть здесь скрытый смысл глубокого обличения, обличения чрезвычайно острого и сопоставимого лишь с сатирой в «Тихом американце» и «Комедиантах».
Герой этой небольшой книги Альфред Джонс — «маленький человек», обладающий, однако, несгибаемой честностью и правдивостью и в силу этого невольно вступающий в поединок с всесильным швейцарским мультимиллионером, «антигероем» повести — доктором Фишером. Внимание автора, о чем говорит и заглавие книги, сосредоточено не на герое, а на антигерое. Нажив огромное состояние на производстве и продаже особо популярной у покупателей зубной пасты, Фишер обитает в большом белом доме на озере Леман, доступ в который закрыт всем, кроме немногих из-бранных сателлитов, которые время от времени приглашаются на банкеты, где Фишер жестоко над ними издевается, играя на их патологической жадности. Нельзя пройти мимо того обстоятельства, что каждая из этих марионеток Фишера занимает вполне определенное место на общественной лестнице: здесь и налоговый инспектор, и военачальник, и промышленник, и актер, и жрец Искусства. Здесь, наконец, дама, представляющая стригущих купоны рантье.
Гости Фишера всегда одни и те же, и их узкий круг наводит на мысль о том, что все они аллегорические фигуры в духе средневековых моралите. Завсегдатаи белого дома беспрекословно, но не бескорыстно выполняют волю «всемогущего», все они марионетки в руках Фишера, для которого деньги и человеческие души одинаково презренны. Он развлекается, раздавая своим марионеткам ценные подачки, одновременно топча и унижая их человеческое достоинство. Раздает драгоценности, потому что, накопив огромное богатство, утратил ощущение его значимости. А топчет души, потому что утратил веру в существование таковых. В окружении своих сателлитов Фишер забавляется их готовностью в жажде обогащения принимать все условия его жестоких, поистине дьявольских «забав».
«Шутки» Фишера над своими гостями, как отметит читатель, всегда однотипны, но изобретаются каждый раз новые, все более хитроумные формы попрания человеческого достоинства. Цель экспериментов всемогущего миллионера (то ли бога, то ли сатаны) — доказать самому себе, что жадности и низости людей нетпредела, и он, Фишер, может любого человека превратить в безвольную пешку, стоит лишь поманить его видом золота или банкнот.
Изображение банкетов в доме Фишера — зловещий гротеск, подобного которому нет ни в одной из книг Грина за пятьдесят лет его творческой деятельности. Характер письма здесь невольно заставляет задуматься над тем, не говорит ли в романе автор больше того, что лежит на поверхности сюжета.
Замысел Грина, думается, много сложнее сказанного в редакционной аннотации: книга не просто «исследование человеческой жадности». Гротескная трактовка мультимиллионера и его «павловских собачек» с безошибочным рефлексом на деньги и обогащение содержит, видимо, глубокие импликации. Применительно к этой сконденсированной и лаконичной книге речь идет не столько об обличении того или иного человеческого порока (в первую очередь — жадности), сколько об условном изображении типических представителей мира, которого не выносит Грэм Грин. В «Докторе Фишере из Женевы» не звучат снисходительные интонации «Комедиантов» — отношение писателя к «сатане всемогущему» бескомпромиссно, а фигура Джонса, каковы бы ни были его философия и мнимая резиньяция, содержит значительный идейный и, в конечном счете, политический заряд. В аллегорической структуре повести именно Джонс — скромный служащий — со своим высоким представлением о человеческом долге и достоинстве, со своей неподкупной принципиальностью побеждает «сатану». И Фишер не может не признать превосходства Джонса, не склонившегося перед силой и властью денег, бросившего им смелый вызов.
Конечно, было бы упрощением назвать повесть Грина прямой сатирой на современный капиталистический мир Запада, но замысел книги имеет, вне всякого сомнения, глубокий социально-политический подтекст. Интересна деталь: когда повесть только вышла из печати, Грин, давая интервью американскому журналу «Ныосуик», не присоединился к американскому осуждению политики Советского Союза в Афганистане, а, напротив, высказал свое согласие с этой политикой.
Оставаясь верным реализму, предстающему в его ранних книгах в традиционных формах, Грин за последнее десятилетие начал менять свой почерк и говорит об этом в предисловиях к своим книгам, выходящим в новом и полном собрании его сочинений, издаваемом фирмой «Бодли Хед». Гротеск и аллегорические обобщения, с которыми мы встречаемся в «Докторе Фишере из Женевы»,— усложненный вариант того, с чем мы встретились еще в «Нашем человеке в Гаване». Превалируют в романах 70-х — 80-х годов другие формы, о которых можно говорить как о новых в творчестве Грина.
Много дает для понимания сдвигов, происходящих в творческом методе Грина в 1970-х годах, авторское предисловие, предваряющее том его рассказов ранних лет в упомянутом издании.
В свое время Грина считали мастером короткого рассказа. В интервью «Интернэшнл гералд трибюн» (7.10.1976) Грин по этому поводу заметил: «Писать рассказы — своего рода удовольствие. Над коротким рассказом в общей сложности работаешь всего две или три недели и потом редко возвращаешься к нему. Но этот жанр меня не интересует». Так ли это? — приходится задумываться, читая в высшей степени интересные страницы «Предисловия».
«Сегодня, когда этот толстый том лежит передо мной,— писал Грин,—я начинаю понимать, что с первых дней (своей литературной деятельности.— В. И.) я был, по сути, автором рассказов — они вовсе не «клочки», какими я их раньше считал. И все-таки, хотя многие из рассказов, представленных в этом томе, может быть, лучшее из того, что я когда-либо создал, меня воспринимают как романиста, который иногда пишет рассказы, подобно тому как некоторые новеллисты (Мопассан, В. С. Притчетт) иногда писали романы».
Сотворение романа Грин уподобляет целой жизни. Он пишется в течение нескольких лет, и его автор меняется к тому времени; когда заканчивает книгу. Не только изменились его персонажи — изменился он сам: «...роман никогда не может достигнуть того совершенства, которого, скажем, достиг Чехов в своей «Даме с собачкой».
«Что-либо менять,— пишет Грин,— невозможно, ибо задача перестроить роман равнозначна тому, чтобы приспособить его к своей новой личности. Точно, начав его в детстве, он кончал его в старости... Создание короткого рассказа, - продолжает Грин,— одна из сторон эскепизма — бегства от самого себя...»
Другой мотив, очень важный для позднего Грина, с большой отчетливостью формулируется все в том же «Предисловии»: в ходе лет Грин все охотнее читал сочинения психологов и, быть может, подводя теоретический фундамент под тот психоанализ, которому он подвергался в ранней юности, чаще и чаще вдумывался в свои сны и вводил в структуру произведений сновидения своих персонажей. Поясняя механизм этого процесса, он писал: «Они (сны.— В. И.) помогали мне заполнить лакуны в моих книгах, которые я в течение ряда дней не мог заполнить сам. Полагаю, что и к другим писателям помощь приходила из подсознания».
[В одном из своих писем ко мне Грин упомянул книгу Данна «Эксперименты со временем» (1927), сегодня устаревшую, но очень популярную в те годы в Великобритании. Видимо, внимание, уделяемое автором этой книги сновидениям и их расшифровке, имело воздействие на писателя, передающего зачастую в символической форме те переживания героев, которые прогнозируются снами.]
Я остановилась подробно на тексте «Предисловия» Грина потому, что оно многое объясняет в творчестве писателя последних лет.
Во всем написанном в этот период Грин не только больше, чем когда-либо раньше, уделяет внимание анализу человеческой психики, но и углубляет его, стремясь проникнуть в бессознательное психическое. Это особенно заметно в переработанном тексте романа «Конец любовной связи», в «Почетном консуле» и в «Факторе человеческом».
К сказанному следует прибавить, что в конце «Предисло-ия.» Грин отмечает, какую роль начинает играть юмор в его последних произведениях. Юмор зтот невеселый и связан, «как отмечает автор, с мыслями о надвигающейся неизбежной смерти.
Внимание к бессознательному психическому, изучение которого помогает Грину глубже проникать в тайники человеческой психики, интерес к снам и содержащимся в них элементам предвидения того, что еще скрыто от сознания человека, но уже предрешено в ходе его жизни, сказалось в упомянутой переработке Грином книги «Конец любовной связи», вышедшей в 1974 г. в обновленном варианте. Предисловие к этому новому тексту содержит ряд интересных для понимания сдвигов в творчестве Грина замечаний.
В интервью газете «Интернэшнл гералд трибюн», упомянутом выше, Грин сказал: «Когда я мысленно проглядываю свои книги, то прихожу к выводу, что одни из них люблю, а другими очень недоволен. Трудно сказать, какая из написанных мною книг — лучшая... Долгое время я думал, что «Сила и слава» — мое самое удачное произведение. Однако «Почетный консул» доставил мне столько хлопот — я переделывал роман семь раз,— что на сегодняшний день я считаю его самым лучшим из своих произведений... К числу моих любимых книг относится и «Тихий американец». Мне хотелось написать книгу о том, что я в самом деле видел, передать, не щадя ничьих чувств, атмосферу, в которой я жил. После того как вышел роман, обо мне не слишком лестно отзывались в США».
«Я много работаю над своими книгами,— подчеркнул он,— но с возрастом мне становится все труднее. Многочисленные исправления в моих книгах по большей части связаны с тем, что я хочу добиться верности тона повествования, создать эффект легкости чтения».
В 1984 году вышла книга Грина «Мое знакомство с генералом: Рассказ о политической ангажированности». Книга эта не только содержит воспоминания Грина о погибшем в авиакатастрофе, скорее всего подстроенной, президенте Панамы Омаре Торрихосе и его друзьях — борцах за свободу в Никарагуа и Сальвадоре; она раскрывает, насколько глубок интерес автора к происходящим на латиноамериканском континенте событиям.
Итак, эволюция в творчестве Грина очевидна. Как бы ни повторялись некоторые мотивы и структуры в его романах и новеллах, что дало критике повод говорить о «гринландии», «гринов-ской форме» и т. д., автор «Меня создала Англия» и «Комедиантов», «Тихого американца» и «Доктора Фишера» — это если и не разный Грин, то во всяком случае, несомненно, автор отнюдь не застывших форм: движение, диалектика развития большого мастера буквально бросаются в глаза.
Понять Грина во всей сложности его искусства — задача не простая. Творчество его отмечено глубокими противоречиями, что объяснимо: искать причину этого надо все в тех же противоречиях, которые живут в сознании западной интеллигенции независимо от степени таланта каждого отдельного человека. В сознании Грина они до сегодняшнего дня живут, может быть, больше, чем у кого-либо другого. Достаточно сравнить его книги «Пути спасения» и «Мое знакомство с генералом». Если в первой из них Грин еще неоднозначен в понимании международной обстановки и роли в ней противоположных сил, то в «Знакомстве с генералом» Грин с восхищением говорит о патриоте и борце.
Но каковы бы ни были противоречия в книгах и высказываниях Грина, каковы бы ни были мотивы, заставлявшие его в том или ином случае браться за перо, он с первых шагов в искусстве был писателем-реалистом, и реализм его, меняясь в своих формах, рос и набирал силу. Первые книги Грина, к числу которых можно причислить не только роман «Меня создала Англия», но и «Силу и славу» и «Суть дела», вышедшие много позже, по своей художественной структуре написаны на традиционной основе европейского и английского реализма. С ходом лет в творческой практике Грина начали появляться приметы новых форм — аллегории, гротеска, символики. Они очевидны уже в романе «Наш человек в Гаване», усиливаются в «Комедиантах» и полностью определяют структуру последних произведений — «Доктора Фишера из Женевы» и «Монсеньера Кихота» (1982). Познавательный интерес этих книг ничуть не меньший, чем тот, о котором есть основания говорить применительно к лучшим книгам автора. Реализм Грина многосложен, богат оттенками и разнообразием выразительных средств.
Советский читатель давно знает романы Грэма Грина. С новеллами его, в которых искусство писателя предстает во всей своей силе и тонкости, он знаком меньше. Настоящее двухтомное издание избранных произведений писателя познакомит его с романом, ранее у нас не переводившимся, и даст возможность снова вернуться к полюбившимся произведениям художника и борца, давно вставшего в ряд выдающихся мастеров литературы нашего столетия.
В. ИВАШЕВА
|
